«Да как вы смеете?!» – женщина сказала это негромко, но с такой внутренней силой и так раздувая ноздри, что я невольно вдавился в офисное кресло. Казалось, что даже ее потрепанная норковая шапка сейчас оживет и зверем бросится и разорвет меня в клочья.
Пришла она несколько лет назад в редакцию балаковской газеты как гордая побитая собака. Пенсионерка, властная, по остаткам былой роскоши верхней одежды было видно, что в советское время ее семья жила богато, позволяли себе и шубы, и шапки, а теперь вот муж умер, дочь спилась, мотается где-то по мужикам, месяцами дома не бывает. И даже сейчас мать не знает, жива ли она или померла где-то под забором, а может и криминальное что-то случилось – вот уж полгода носа не кажет. А внука приходится воспитывать, но на одну пенсию тяжело – накопились коммунальные долги. Субсидию же на коммуналку не оформляют, потому как дочь прописана, а все прописанные должны предоставить справку о доходах. Никакой справки, естественно, дочери никто не даст. Что делать и как быть? Может, найдется какой-то выход через газету?
«Вы же пресса!»
Женщина выдавливала из себя слова с просьбой, но в ее речи чувствовалось, почему-то, презрение. Как будто я ей был чем-то обязан: то ли спасла она меня когда-то от голода и холода, то ли поставила меня на ноги и обеспечила на всю жизнь. И теперь я ДОЛЖЕН.
Но не спасала и не обеспечивала, а помогать надо, и я стал звонить.
В службе субсидий подтвердили, что без справки никак.
«А, может, есть какой-то выход?»
«Никакого, нужна справка, человек жив-здоров».
«А если… если она дома не живет и не появляется? Если она пропала? Ее ищут и не могут найти?!» – осенило меня.
«Ну, если пропала, то тогда пусть родственники подают в розыск, а нам принесут справку о том, что она находится в розыске».
«Отлично! Это выход!» – подумал я и стал названивать в тогда еще милицию, задействовав все свои связи. Разъяснял ситуацию, просил, умолял.
«Да мы ее через два часа найдем», – парировали там.
«Ну и найдите, а когда человек придет к вам заявление писать, примите его и выдайте ей справку, что дочь в розыске. Ну а уж потом как хотите. Понимаете, она с этой справкой субсидию оформит, тяжело им сейчас».
«Ладно, пусть приходит».
Ура! Счастью моему не было предела, о чем я тут же сообщил сидящей рядом женщине, не понимавший, что это были за звонки и о чем речь. Нужно, говорю, пойти в отделение милиции, написать заявление, что ваша дочь пропала, взять справку о розыске и отнести ее в службу субсидий. Всё, субсидия будет оформлена.
И вот тут я получил что получил: раздутые ноздри, тяжелые, как чугун, слова, и ожившую норковую шапку.
«Позорить мою дочь?! Писать на нее заявления?! Я?! Да вы с ума сошли?! Возомнили о себе!»
И она, выходя, так хлопнула дверью, что какой-то пейзажик под стеклом, висевший на стене, упал, и вдребезги разбился.
Ошарашенный, я долго приходил в себя после этого. Не давала покоя мысль: за что? Два часа потратил, хотя дел позарез. Додумался, нашел выход. И… разбитый пейзаж и тяжелое сердце.
«Гордыня», – сказал мне товарищ, с которым я поделился пережитым за рюмочкой.
«А, может, гордость?» – неуверенно спросил я.
«Да чем гордиться-то?»
Я не нашелся, что ответить.
Иван ШМЕЛЕВ