Мертвые? Что их бояться? Они мертвые. Я здесь в своей стихии...

Белеющие памятники, оградки, кресты и могилы с лежащими под ними бренными останками даже в веселое солнечное утро производят невеселое впечатление, а уж в самом конце дня – тем более.
Я пришел на балаковское кладбище во второй половине дня побеседовать со сторожем – дядей Вовой, как я его потом стал называть. Отдав местному заводу 30 лет своей жизни своей жизни, он теперь охраняет покой тех, кто, собственно, ни в какой охране и не нуждается.

Дядя Вова оказался веселым и жизнерадостным человеком, не унывал и на жизнь не жаловался. Он радовался тёплым лучам уходящего дня, курил дешевые сигареты и во время нашей беседы загадочно улыбался.

– Дядя Вова, а в чем заключается ваша работа?

– Днём на воротах дежурю – посетителей встречаю и провожаю, по территории пройдусь — приглядываю, одним словом. Ночью ворота закрою и в сторожку ухожу — там заготовки, оградки, памятники охраняю, а то много охочих до чужого добра здесь обитает.

– О ком это вы?

– О «металлистах». Это в основном жители ближайшего села да местные бомжи на бутылку промышляют. Им не только металл пригодится, но и всё, что плохо лежит. Бывает, раздается звон по всему кладбищу: таблички срывают, оградки ломают. Выйдешь, спугнешь, а иной раз подумаешь: стоит ли? Когда орудуют несколько человек, как бы самому здесь не лечь навсегда...

– А другого рода страх не испытываете? Кладбище все-таки…

– Это вы про нечистую силу что ли? Страшнее ночью дойти из одного района города в другой. А здесь – моя гвардия: свистну – все за мной пойдут! (Смеется.) Мертвые? Что их бояться? Они мертвые. Я здесь в своей стихии – не знаю почему, но это именно так. Покойников не боюсь: насмотрелся на них предостаточно. Еще в молодости в оркестре играл, так нас нередко привлекали для участия в похоронных мероприятиях – раньше с помпой хоронили, это сейчас доходы не позволяют.

– Ну а все-таки с чем-то необычным вам здесь приходилось сталкиваться?

– Дай-ка подумать... Приходилось. Однажды ночью ходил по кладбищу – осматривал, частенько так прогуливаюсь, причём никаких мурашек на коже не ощущаю. (Хмыкает.) Но в ту ночь все было по-другому. Вижу: движется женская Фигура. Исчезла. Ну, думаю, – показалось. Ан нет, иду дальше и снова вижу женщину. Нагнувшись, она загребает руками землю с холмика в полиэтиленовый пакет. Я ее спросил, что она делает? «Мне на могилу земли надо», – буркнула она. «Может, вам лопату дать? И зачем чужую могилу портить?» – говорю ей. Тут она повернулась и жутко так проскрипела: «Не надо…» А лицо её белое-белое. Вот тут мне действительно стало не по себе! Я отвернулся и поспешил уйти. Благо вдали забрезжил рассвет.

– А еще что-то подобное происходило?

– Подобное?.. Да зачем это… Тут без подобного много творится. В сентябре было дело: раздается стук в дверь, открываю, а там две женщины с початой бутылкой в руках, замерзшие. «Вызови нам такси», – говорят, а сами отряхиваются от листвы. Отправил их домой, а сам смеюсь: видать, напоминались и заснули. Бывает…

Жизнь здесь кипит не только днём, ночью тоже скучно не бывает. Молодежь заезжает порезвиться, по кладбищу погулять. Пьяные парни, девицы - нередкие гости, любители пощекотать себе нервы, как сами говорят. Бывает, на дорогих лимузинах ребята подъезжают, чтобы своих проведать. С этими спокойнее. Цивильно присядут, помянут и укатят, будто и не было их.

Кладбище во время беседы залило теплое предзакатное солнце, отчего оно не стало казаться холодным и молчаливым. Да и неиссякаемый юмор и жизнелюбие дяди Вовы делали это место не таким страшным, как часто рисует наше воображение.

– Вы верите в Бога?

– В Бога не верю, но Высший разум, думаю, существует.

Во время разговора около нас крутилась девчушка (Аня, как я потом узнал).

– Она «местная», что ли? – спрашиваю дядю Вову.

– Да. Она и еще тут есть Люда (женщина лет 50) – «дети кладбища». Живут здесь, судьба у них у обеих наперекосяк, и с головой не все в порядке. Я на них тоже съестное беру, когда на смену отправляюсь. Они помогают мне. Живут тем, что Бог подаст и люди добрые, а попрошайничеством не занимаются. Ане с родителями «повезло» — алкоголики оба. Люда – отдельный разговор, не всегда была такой. Работала диспетчером в автотранспортном предприятии, был муж. В аварию они на машине попали. Он насмерть разбился, а она – сам видишь... Вот как бывает: вроде живая, а жизнь закончилась.

Когда возвращались к парадным воротам, дядя Вова посокрушался:

– Молодых много хоронят, их больше всего жалко. А то навезут дедов и рыдают взахлёб. Да, горько, но жизнь – она не бесконечна, а молодым бы жить да жить…

Солнце почти опустилось, беседа наша подошла к концу и, распрощавшись с дядей Вовой, я отправился в город, радуясь, что покидаю погост до заката солнца. Сгущались сумерки, про которые кто-то сказал, что они – щель между мирами. Кто его знает, существует ли эта «щель», хотя… Здесь, на кладбище, даже и без сумерек пересеклись в одном времени мирные усопшие и «живые мертвецы», скорбь и жизнеутверждающий юмор, суеверное благоговение и полное неуважение к прошлому. Чем не «дверь», открывающая путь в разные миры?

Я оглянулся: дядя Вова, с которым я только что попрощался у ворот, исчез, как будто его и не было вовсе. Кругом ни одной живой души. И я укорил шаг, ощущая те  самые мурашки, которые оказались недоступны исчезнувшему сторожу…

Стас ВОЙТ

Читайте также

Маленькая гнилая вишенка. Психолог рассказал о лучшем способе обесценить комплимент

[ad1]